Что в Красноярске власти без-воз-мезд-но, как завещала Сова, передадут под музей Ленина здание прокуратуры, не вызывает сомнений. И дело не в том, что Красноярск краснее Москвы или Краснодара, а в том, что вся Россия – музей Ленина. Музей в самом строгом, точном смысле слова: пространство, выделенное для увековечивания памяти Ленина и пропаганды его идей.
Конечно, Россия как музей Ленина – довольно провинциальное явление. Только в очень плохом музее, где совсем скудно с подлинными вещами героя, помещают в экспозицию его бюсты и статуэтки, а Россия по сей день забита этими статуями. Они подстерегают в самых неожиданных местах – вчера я обнаружил очень ухоженную памятную доску с профилем Ленина в парке Сокольники. Доска, правда, не очень видна из-за гламурного кафе, но, с другой стороны, это гламурное кафе выполняет роль иконостаса – закрывает главную святыню, показывая святыни второстепенные. Жрачка для ленинизма, скажете, святыня первостепенная? Э нет! Ленинизм не просто «отобрать и поделить», хотя и это в нём есть. Какие принципиальные момент ленинизма воплощает Россия как музей Ленина?
Во-первых, Ленин желал блага всему человечеству. Это отличает ленинизм и от сталинизма, и от гитлеризма. Гитлер желал блага немецкому народу, поэтому Пьер Гоню назвал ленинизм и нацизм разнояйцевыми близнецами. Схожи, но яйца – разные. Блага всему человечеству желает и современная Россия, и очень сожалеет, что пока смогла донести это благо только до чеченцев и до менее чем половины населения Грузии.
В этом желании осчастливить человечество – причина симпатий многих умных и добрых людей к ленинской России. Ведь победить национальный эгоизм – само по себе великое благо!
На деле, эта черта ленинизма делает его опаснее нацизма, потому что во имя человечества можно уничтожить людей больше, чем во имя одного народа. Простейший пример: до сих для российского сознания поворотным остаётся доклад Хрущёва о сталинских преступлениях. Но ведь Хрущёв осуждал только расстрелы коммунистов, о беспартийных он ничего не говорил. И не потому, что выступил на партийном съезде, а потому что беспартийные для той эпохи – как иностранные агенты для современной России. Прах земной.
Во-вторых, Ленин - это экспроприация. Ленинизм сегодня – это Ходорковский у параши, а вместо с Ходорковским и все «частные собственники». Экспроприация не есть отобрание всего имущества у граждан в пользу государства, как часто думают наивные люди. Экспроприация есть ликвидация правовых оснований собственности. «В коммунистических странах всегда существуют богатые, но нельзя сказать, чтобы они были собственниками» (Ален Безансон) – замените «коммунистические» на «пост-коммунистические» и ничего не изменится. Этим «пост-коммунистическое» отличается от «капиталистического» или «правового». Заметим, что нацизм и фашизм не производили экспроприации - крали, конечно, конфисковывали, но вот чтобы всё подряд, такого не было.
Собственность есть, и даже вполне частная, но гарантируется она не законом, а волей номенклатуры – вот что такое экспроприация. Простейший пример – Горки Ленинские. Вроде бы Горки, но – Ленинские. Вроде бы Ленинские, но на самом деле – номенклатурные. Простейшая мысль – вернуть Горки потомкам владельцев – в голове никому не пришла в 1990-е годы. А в результате – Ходорковский у параши. И не говорите, что возвращать некому – Морозовы спаслись от расстрелов и выжили в эмиграции. И всё – всё! – в современной России есть экспонат, увековечивающий экспроприацию и право номенклатуры кому хочет – давать, кому не хочет – не давать и отбирать. Конечно, на это номенклатура идёт лишь в крайних случаях. В крайние случаи попадает меньшинство людей.
Вот тут и обнаруживается вторая черта ленинизма – всякий надеется удержаться в составе большинства». Поэтому второе имя ленинской России – Россия большинства. И власть, и оппозиция власти вполне по-ленински полагают, что демократия – это власть большинства, тогда как демократия – это ограничение власти большинства ради защиты меньшинств. Включая, представьте себе, сексуальные, не говоря уже о политических!
Третья черта ленинизма – слежка. А как иначе обеспечить постоянную экспроприацию и постоянную очистку большинства от геев, лесбиянок, политических простутитуток и просто антисоветчиков, которые, видите ли, «хотят перемен». Перемены – монополия власти, и надо тщательно отслеживать тех, кто посягает на эту монополию. Перемены – это жизнь, а жизнь экспроприирована.
Так что и Лубянка, этот город в городе, и вся сеть наблюдателей, составляющая каркас России, весь этот «невидимый фронт», который очень даже видим, - это обязательная часть мемориального комплекса Ленина. В нормальном доме окно, в ленинском доме – глазок, скважина и жучок. Теперь и в интернете! Весь русский интернет официально наблюдается органами, так им этого ещё и мало. Идеал лубянской (она же сколковская) «модернизации» в Сети — это интернет, раздаваемый всем и вся Единым Провайдером. Как когда-то весь интернет в СССР начинался и заканчивался Первым отделом Курчатника, сейчас мыслится раздача сетевых благ через Первый отдел Сколкова. Технократический централизм - реинкарнация «демократического»
Понятно, что если есть слежка, то есть и наказанные следователями. Четвёртая черта ленинизма – концентрационные лагеря. Ленинская Россия стыдливо замалчивала слово «концентрационные», пытаясь приравнять концлагеря к пионерским лагерям. Это лишь подчёркивало отсутствие принципиальной разницы между пионерлагерями и концлагерями. Так оно и по сей день. Концлагеря никуда не делись, обращение с людьми в них – совершенно ленинское, читайте фантастические по ясности репортажи Марии Алёхиной из бараков и карцеров Гулага.
Является ли отдельной чертой ленинизма воровство идеологии? Из мнемонических соображений это воровство стоит выделить пятым пунктом, но ведь по сути – это та же экспроприация. Как в анекдоте 1918 года: «Вы слышали – у Гегеля взяли зерно, а у Фейербаха забрали материю?! Скоро и к нам придут за картошкой!» Ленин экспроприировал Маркса, Гегеля, Фейербаха, его современные перевоплощения экспроприировали Хайека и Фридмана. Просто до 1990 года меры внеэкономического принуждения, сверхэксплуатация трудящихся и т.п. обосновывались демагогией под марксистскую экономику, а теперь – демагогией под либеральную экономику. Принцип же демагогии остался нерушим и резко отличает Россию от окружающего мира. Кстати, в этом пункте особенно ярко отличие ленинизма от гитлеризма – Гитлер не был беспринципным демагогом. Почему, возможно, и проиграл ленинцам.
Трагичнее всего, что главный экспонат России Ленина – житель России. Вот как описывает твёрдого ленинца Безансон, и это характеристика не только «совка», но и Ленина, Первого Совка, Вечного Совка:
«Он выглядит замкнутым, отрезанным от действительности, способным бесконечно приводить своему собеседнику одни и те же доводы, одержимым и в то же время убежденным в своем ясном уме. ... это сон наяву, не затормаживающий движений и сохраняющий некоторую связность, на вид рациональную. Вне поврежденной сферы, которую у здорового человека составляет высшая часть разума, та, что вырабатывает религию, философию, «идеи, управляющие разумом», как сказал бы Кант, — функции рассудка как будто не повреждены, но поляризованы и порабощены до полного бреда — настолько, что, когда пробуждаешься, голова пуста, а обучение жизни и знаниям следует начинать с самого начала».
Пока, заметим, пробуждение ещё не состоялось. То, что было в августе 1991 года, не было пробуждением, что чётко видно из отказа большинства – включая победителей – противопоставить экпроприации не «приватизацию» (всего лишь ещё одна форма экспроприации), а реституцию, закрыть замочную скважину Лубянки, через которую улетучивается воздух свободы, очистить страну от материальных и словесных монументов Ленину.
Седьмая черта ленинизма – «политика разрушения политики». В этом отношении сегодняшняя Россия далеко опередила Россию ленинскую, доведя до совершенства то, что Ленин начал. Теперь уже не под давлением внешней силы, а изнутри себя люди продуцируют неверие в политику, презрение к политике, отождествляют политику с политиканством, - а ведь это всё равно, что отождествлять брак с проституцией. Партийность отождествляют с разделением, тогда как создание партий – единстаенный в политике способ создать единство, не убивающее свободу. Места Ленина: люди теперь сами себя удерживают от занятий политикой, в крайнем случае, готовы выйти на площадь – а это именно на руку ленинизму, который и пришёл к власти, оседлав плошадную толпу.
В целом ленинизм есть утопизм, агрессивный к реальности. Огорчился бы Ленин, узнав, что утопию коммунизма заменили на утопию безопасности? Да нет! Экспроприировав коммунистическую идею, Ленин как раз и видел в ней только идею безопасности, в которой он – источник безопасности, а прочие – жаждущие. В этом смысле, важнейший конституирующий акт ленинизма – переезд в Кремль. Пётр I тот ещё реформатор, но он уж опасностей он не боялся и шёл им навстречу, поэтому Петербург – достойный музей Петра. Нынешняя же Россия – достойный музей Ленина, в неё всё пропитано жаждой безопасности, то есть трусостью. Да, это трусость с атомной бомбой, трусость, соответственно, безнаказанная и пока успешно гадящая и в своём доме, и в окружающем мире. Ленин и сейчас подлее всех живых.
Что с этим делать – надо думать. А начинать надо с того, чтобы, даже если судьба заставила родиться и жить в России, быть в ней не экспонатом, не смотрителем, не экскурсантом и уж, упаси Боже, не искусствоведом в штатском, а – человеком. Это даже не три четверти успеха, это уже целый успех, потому что именно человека как явление ненавидел Ленин и ненавидит ленинизм в его нынешнем «секулярном» варианте, и по-прежнему норовит выдать за самого человечного человека того, кто более прочих преуспеет в потере человеческого облика.
свщ. Яков Кротов |
0
2
