Ваша Раша

— Что американцы тупые — ну да, тупые, — говорит мне американец. — Мы стали тупые, раньше не были. А вот когда мне сказали, что американцы воняют, я очень ругался, потому что это не так. Так что тупые — правильно, а воняют — нет!

Американец назначил мне встречу в «народном баре» с развешанными вдоль стен деревянными ложками и советскими плакатами. Американца зовут Тим Кирби, он живет в России семь лет, считает себя ее патриотом, с мягким, нежным акцентом — но абсолютно свободно — разговаривает по-русски и регулярно выкладывает на ютубе и в своем «ЖЖ» небольшие энергичные ролики на анг­лийском о достопримечательностях России.

«Извините, вы знаете, где Красная площадь?» — интересуется Тим. «Иди на х…, никакой Красной площади нету!» — отвечает алкоголического вида мужик. Это начало первого ролика из серии Tsar Podcast, про Кремль. Есть еще про Арбат, ВДНХ, музей космоса, Суздаль, Киров — всего серий около дюжины. Тим показывает и рассказывает, а режиссирует журналист и блогер Павел Картаев.

— А ты знаешь, что за цитата у тебя получилась про Кремль? — спрашиваю я Тима.

— Мне говорили, но я забыл.

— Это же «Москва — Петушки», главная русская книга!

— Ну, я, как американец, не очень люблю литературу. Хотя я читал Чехова… Но я больше люблю факты и новости.

Tim is going to show you his Russia… Historic… Tasty… Beautiful… На кровавоалом экране последовательно всплывают собор Василия Блаженного, расписная лоханка с пельменями, плотоядная красавица в меховой шапке. «Тим покажет вам свою Россию… Историческую… Вкусную… Красивую…»

— Я изначально делал свои подкасты для западных людей. Чтобы они видели, что в России люди не злые и не хотят их убивать. А потом я стал получать комментарии от русских. И эти комментарии!.. Вот представьте, что русский приезжает в Америку и говорит: «Я так люблю вашу страну, я хочу показывать миру, какая Америка классная». Все бы ему ответили: «Конечно, молодец, так и надо!» А здесь все в ответ посылают мне ролики, какое в России говно. Один написал: «У нас в России детские площадки плохие!» Я ему написал: «Посмотри, вот фотки, это мы с женой на детской площадке в Америке. Видишь, никого нет?» Площадка хорошая, но дети на ней не гуляют, потому что опасно. Америка, особенно Кливленд, откуда я родом, намного опаснее, чем Россия… Или вот я в своем ролике иду по улице. Мне пишут: «Видишь, какие у нас хреновые улицы, в Америке улицы лучше!» Этот менталитет убивает Россию. И в своих подкастах я хочу с этим бороться.

Второй проект Тима Кирби — уже на русском. Собственно, это и есть одна из пло­щадок его борьбы. Нахожу в ютубе: «Война слов», эпизод 8 «Пора победить». Артистичный Тим на экране — добродушное круглое лицо, круглые от изумления глаза: «Этот сайт сделан русскими людьми — о том, как и почему надо уйти из России. И в “ЖЖ” я нашел сообщество, называется “Пора валить”… Я не могу представить, чтобы в Америке был сайт, сделанный американцами, который показывает, что надо из Америки уйти насовсем… Я создал антисообщество в “ЖЖ”. Если вы хотите обсуждать, не как убежать из России и как быть лидерами, давайте посидим в моем сообществе и обсудим, как сделать Россию лучше!»

— Вот кто делает сайт, чтобы все люди ушли из России в другие страны? Какая их цель? — изумляется Тим уже в баре.

— Наверное, это те, кого не устраивает российская власть и созданная этой властью модель государства… А ты, Тим, как относишься к нашей власти? К управляемой демократии?

— Ну, демократии не существует нигде никогда. Разговоры о демократии — это разговоры гоб­линов. А главная проблема российской власти — они не идеологи, не могут создавать мечту. У них нет страсти — вот что убивает страну. При этом я подтверждаю: Путин и Медведев лучше, чем все президенты Америки в моей жизни. Просто под ними — облако, толпа мусора. Неэффективного, ворующего. Сейчас никто не верит правительству. Вот если бы Путин казнил Горбачева на площади!..

— За что?

— О, Горбачев очень виноват. Он — западный шпион.

У меня возникает ощущение, что я схожу с ума. С некоторым усилием сохраняю на лице светское выражение:

— Ты имеешь в виду, что он как бы шпион? По собственным убеждениям?

— Нет, в прямом смысле. Горбачев в Рейкьявике в 86-м году организовывал свою пенсию. Вот человек поцеловал западную жопу — и у него все зашибись теперь!..

В последний раз что-то подобное я выслушивала от пожилого дальнего родственника, и меня эти заявления ничуть не шокировали. Но когда то же самое говорит тридцатилетний человек с мягким американским акцентом за столиком в «Золотой вобле», я осознаю, какая все-таки тонкая грань отделяет нас от безумия.

— Не забуду, как был у Горбачева день рождения недавно, и дали ему миллионы с Запада на день рождения! И он живет хорошо, человек, который продал страну и разрушил СССР… Если бы Андропов не умер, был бы и сейчас СССР. Но Горбачев начал эту идиотскую перестройку! Что это было — «тупые русские, тупые планы»? Нет! Умные американцы, отличные планы! Поэтому, если бы я оказался с Горбачевым в одной комнате, я бы плюнул ему в его лицо.

Удивительно, но мой пожилой родственник тоже примерялся к аттракциону «в одной комнате с Горбачевым». Он, правда, видел себя в этой комнате с заряженным пистолетом. И собирался из этого самого пистолета визави замочить. Сказать по правде, в обеих комнатах мне экс-президента СССР как-то жалко.

— Нигде нет страсти! — продолжает разбор полетов Тим Кирби. — У Жириновского — фальшивая страсть, это шаг вперед, но если бы была актуальная страсть, было бы еще лучше. Или вот Зюганов — многое, что он говорит, мне нравится, но он никогда не побеждает. Вот сейчас будут выборы — даже я мог бы делать кандидатуру лучше, чем Зюганов, а ведь у него столько людей, есть ресурсы, он мог бы устроить какую-нибудь вторую революцию. Но нет, он сидит, он доволен на втором месте! Ведь нереально, что он сказал — открыто сказал! — что он ненавидит новый мировой порядок. Представляешь, сколько у него яиц… — в слове «яиц» Тим трогательно ставит ударение на первый слог — …такое говорить! А вот стать президентом — нет. Он интересный человек, но он трус.

— Возможно, ему просто не дают стать президентом.

— Как говорят в Америке, если игра нечестная, не играй в ту игру. Значит, ему нужно что-то вне системы организовать. И делать другую пропаганду. Выборы — это эмоции и вера. Если воевать на ютубе, если использовать другую технологию!..

— Если воевать, можно и в тюрьме оказаться.

— Ну, если человек хочет быть президентом, то надо быть готовым к этому. Гитлер был в тюрьме, Мандела был в тюрьме…

Кстати, про правильную пропаганду и технологии Тим Кирби недавно говорил на слете популярных блогеров (да, есть такой) в Истобенске в связи с совсем другой темой. Он там представил доклад под названием «Почему русские не отдыхают на родине, а американцы — только на родине».

Были в докладе и незамысловатые исторические экскурсы (в 50-е годы в США — идеальная американская семья и много денег, в СССР Хрущев думал о еде), и «културна разница» (белый американец с рождения знает, что он приехал откуда-то, где были депрессия, голод, война, в Америку, которая лучше всех стран, а русские в 90-е годы ехали на Запад и видели магнитофоны, чипсы и рок-н-ролл), и кое-какие банальности (в Америке дороги хорошие, в России дороги плохие), и подкупающие наивности (нужно избавиться от коррупции), и небезынтересные наблюдения «со стороны». К примеру, Тим показал на экране картинки: слева — американский сайт Огайо (одно из скучнейших мест в США), справа — русский сайт Перми (из которой пытаются сделать чуть ли не вторую столицу). В результате слева нарисовалась некая сочная «мурзилка» с кричащим заголовком Too Much Fun for Just One Day («Слишком много веселья для одного дня»), а справа — так называемое УГ (если кто не знаком с аббревиатурой — «унылое говно») с прогнозом погоды, галереей портретов местных чиновников и лентой новостей типа «Губернатор Олег Чиркунов направил приветствие участникам форума “Пилорама-2011”». Но самым занимательным в докладе было не это, а сам факт, что американский блогер Тим Кирби озаботился проблемой российского внут­реннего туризма и сделал по этой проблеме внятный доклад в режиме слайд-шоу.

— Русские знают стереотипы американских городов лучше, чем своих собственных. В Лос-Анджелесе — Голливуд, в Лас-Вегасе — казино… А у нас какие стереотипы? Разве что благодаря «Нашей Раше» мы теперь знаем, что самый суровый город у нас — Челябинск. Не люблю «Нашу Рашу». Антироссийская пропаганда…

— Ты все время говоришь «мы».

— О, да. Помню первый день, когда я начал считаться русским. Три года назад. У нас был обед с боссом, и босс стал ругаться на пиндосов и Америку. А я сказал: «Ну, мужик, я же не виноват, что в Америке такое правительство». А он ответил: «Да нет, ты-то наш…» Для меня Россия — это родина-мать, а США — мачеха.

— Как же так? Ты же сам говоришь, американцы всегда исходят из того, что их страна самая лучшая.

— Изначально у меня тоже был американский патриотизм. Я был типичный либеральный фашист, толерантный, политкорректный. Я чувствовал, что белые люди виноваты, и у меня была самоненависть. Белая вина и самоненависть — ядро западного либерализма. В детстве я очень мечтал быть негром. Я рос в черном районе, и у меня вся одежда была такая, и на плакатах были одни негры. Но не получилось. А потом мой патриотизм постепенно разрушился.

— Почему?

— Когда была эта история со стрельбой в Колумбине, ученики в нашей школе составили список: кто может быть террористом. Однажды я приехал домой, а там полицейские, и я подумал: наверное, мама умерла. Но нет — они сказали, что хотят обыскать дом. И конечно, как каждый американец, я знал о четвертой поправке к Конституции США: что им нужен специальный документ от судьи, чтобы осмот­реть дом, называется warrant. Я спросил полицейского: «А где warrant?» А он ответил: «Мне это не надо». Он был типичный американец-демократ, и он сделал вот так, — Тим вдруг отвратительно и сладко улыбается, — и сказал: «Если пустите меня сейчас, все будет вежливо, а если нет, я вернусь с разрешением, но тогда я в этом доме разрушаю все». И все это — с улыбкой.

Неожиданно я понимаю, что Тим Кирби до сих пор практически не улыбался. То есть, наверное, улыбался, если мы говорили о чем-то забавном, но совершенно не улыбался этой дежурной резиновой американской улыбкой, которая, как ни крути, у них действительно есть.

— Мне было легко уезжать из Америки, потому что я никогда не был принят в Америке как человек. Там я всегда был говном.

— ?!

— Трудно объяснить. У меня почти не было друзей в школе, все черные меня ненавидели за цвет кожи, но и белые тоже ненавидели. Я почти уверен, что те, кто составляли этот список террористов, были белые. Черные не думают, кто террорист, кто нет. У них другая культура, им на все насрать.

— За что же тебя свои невзлюбили?

— В Америке я был лузер. Это просто ощущение от человека. Это невозможно объяснить, это как вера. Однажды на уроке одна афроамериканка сказала учителю «иди на хуй» — fuck you, а я сказал слово «ад» — hell, и я был наказан за «расизм», а ей ничего не было. Или любые драки в школе: у меня белая кожа — значит, я виноват. Это как в арабских странах — группа мужиков насилует женщину, а потом ее же за это наказывают, потому что она шлюха. Но в итоге у меня все же сложился черный менталитет, потому что я жил среди негров. У них есть порядки, навроде тюремных, но мне это понятно. А с белыми это не работает. Когда я подрос, я понял, почему черные их ненавидят.

— И почему?

— О, потому что всегда есть эта улыбка, это страшно.

— А что после школы?

— Закончил институт искусств в Питсбурге с красным дипломом, потом создал свое рек­ламное агентство, а потом все бросил и уехал в Казахстан. Я жил там два года, с 2004-го по 2006-й, был правительственным добровольцем в Корпусе мира. Я должен был помогать. Обучать английскому языку, экологии, еще давать образование про секс… А потом я поехал обратно в Америку, надеясь, что я изменился и все будет лучше. Но нет. Я по-прежнему был говно. Говно на ногах. Я нашел работу, но снова все бросил и уехал в Россию.

— А почему, к примеру, не в Западную Европу?

— У меня есть дальние родственники славяне. Мой дядя — он был лейтенант в армии, и ему сказали во время холодной войны: «Вам нужно уйти из армии, потому что мы нашли ваших родственников в СССР». Они не сказали где, но я точно знаю, что родственники есть. Так что я хочу быть дома, в России, это великая страна. И мне очень не нравится эта тенденция, что русские ненавидят себя, и что «все в России говно», и «все в России быдло»… Быдло — везде! Вот сейчас английское быдло убивает друг друга на улицах Лондона, и все равно завтра мне будут говорить: «О, англоговорящие люди — они такие культурные!»

— А где ты в Москве работаешь? Одними подкастами ведь не прокормишься.

— Мне нельзя сказать, у нас высокая корпоративная секретность.

Я еще только открываю рот, чтобы спросить насчет шпионажа, но Кирби предвосхищает вопрос:

— Я не работаю на правительство — ни США, ни России.

— А какое у тебя гражданство?

— Американское. Но я хочу второе, российское, это в процессе. У меня уже есть разрешение на временное проживание.

— О, анализы сдавал? На лепру?

— Да, много раз, и на бронхит тоже. Ну а что. Все процедуры логичные, я не против.

— Говорят, это все можно купить — и разрешение, и гражданство, — уже сказав, понимаю, что, в сущности, я сейчас присоединилась к комментам на тему «как в России хреново».

Тим Кирби своим звериным чутьем это улавливает.

— Подтверждаю: я Россию люблю, — говорит он.

— Ну, любишь, понятно, но ты купил бы себе гражданство?

— Нет, хотя мне предлагали. Но я делаю все на сто процентов легально.

— А что ты думаешь про нелегальных иммигрантов?

— Я против глобализации и против открытых границ.

— Твои родители живут в Америке?

— Да. Мама сказала, она всегда знала, что я оттуда уеду. Я даже спросил ее: «Мама, почему я был говном в Америке?» Она сказала: «Не знаю, но ты всегда был другим…»

Тим допивает пиво и доедает салат, и я решаю, что самое время перейти от гражданской тематики к попсовой «изюминке»:

— А знаешь, Тим…

— Да.

— Я тут смотрела твои подкасты и случайно наткнулась на передачу «Давай поженимся».

— Да.

— И там был ты. Ты когда шел туда, понимал, что это вообще за программа?

Смотрит без малейшего смущения:

— Да.

На шоу «Давай поженимся» жениху-Тиму предлагали русских «невест». Одна пела ему народные песни, другая наливала водку, третья рассказывала про русский сугроб. В интермедиях выступали какие-то адские свахи, эксперты и консультантки. Шоу в конце концов завершилось умеренно счастливым союзом Тимоти и лошадолицей красотки.

— Так зачем пошел?!

— Ну, просто решил попробовать. Вдруг телевидение найдет мне кого-нибудь хорошего. Я тогда только-только приехал.

— Ну, и та девушка, с которой вы друг друга выбрали, — как все сложилось?

— Она никого не хотела, она хотела только быть на телевидении. Она спросила меня после программы: «Какая машина у тебя есть?» Я сказал: «Нет машины». Все, конец разговора.

— Значит, по крайней мере, твоя жена — не из той передачи?

— Не-не. Обычно русские девушки, которые встречаются с американцем, они хотят анг­лийский язык, или паспорт, или деньги. А я нашел себе жену, которая очень любит русский язык, Россию и не хочет уезжать. И мы никогда не говорим дома по-английски.

У Тима дочка девяти месяцев. У дочки двойное гражданство, «чтобы она смогла выбирать».

— Какой следующий «царь-подкаст», какие планы?

— Хочу снять про «дача», — с чувством говорит Тим. — Это уникальная русская вещь. Но в принципе в будущем я хочу делать не только подкасты, но и реальную программу в политике. Я хочу эту страну улучшать.

— А не боишься, что тебя народ не будет любить? Решат, что ты засланный? — насчет «засланного» я говорю не из головы, накануне как раз прочла пару дискуссий про Тима именно в этом ключе.

— Я хочу победу и власть, но не для того, чтобы построить себе замок, а для людей. Думаю, это будет ясно. Как говорится, «доказательство — в пудинге», proofs in the pudding. Все будет видно — ну, или я буду в гробе. Каждому губернатору нужно разбираться с мафией, договариваться…

Каким-то чудом мне удается не подавиться чипсом. Этот милый, наивный и упертый человек, выкладывающий в ютубе подкасты про Кремль и ВДНХ, ненавидящий Горбачева, искавший себе жену при посредничестве телевизионной свахи и влюбленный в мою страну, лелеет в своем сердце чудесную американскую мечту.

— Так ты хочешь быть губернатором?!

— Например.

— Какой области?

— Неважно. Это будет самая лучшая область в стране.

— Почему?

— Потому что у всех все украдут, а у меня украдут меньше. Если я буду строить дорогу, то скажу мафии так: «Ребята, обычно на дорогу дают столько-то, и из этой суммы вы крадете. А я хочу дать вам больше, чем вы бы украли». Не надо жить в иллюзиях, лучше накинуть еще десять процентов. Все равно эффективная дорога улучшает экономию, а дешевая дорога стоит дороже, потому что ее потом придется строить еще раз.

— Ну а если ты предложишь больше, а они просто украдут больше?

— Тогда им надо будет купить себе этими деньгами колесники.

— Что купить?!

— Ну, как это называется? — Тим мастерски изображает инвалида в коляске.

Колесники. Мне это нравится. Представляю, сколько их могло бы быть в нашей с Тимом любимой стране…

— Проблема России в том, что нет идеологии, — говорит Тим.

— Политтехнологи бьются над этой проб­лемой, но пока ничего не придумали, — говорю я.

— Потому что у них нет страсти.

— А какую бы ты придумал идеологию?

— Я пока еще не готов сформулировать свой манифест. Но вот что важно: когда был первый День России, а? В Америке этот день очевиден, и с ним связан миф о свободе, о самой лучшей в мире конституции… А вот начало России сейчас — это распад СССР и предательство. В каждой культуре есть миф — откуда они, и в России этот миф ужасен. Вот если бы у нас был красный флаг, — Тим берет в руку красную ресторанную салфетку и любовно ею помахивает, — это бы значило, что все началось в октябре 17-го года, и все, кто умерли ради коммунизма, умерли не зря. Люди строили комсомольское метро, руками, бесплатно! Они воевали, они страдали… Первый раз, когда женщины голосовали, первый раз бесплатная медицина — русские сделали это все первыми!

Я слушаю Тима и думаю о том, что он просто перенес на Россию любовь, которую, по его же словам, любой американец питает к Америке. Его любовь к моей стране безусловна — как любовь отца к дочери, как любовь сына к матери. Эта любовь фанатична, она не терпит сомнений, она не ставит условий. Я не уверена, что хотела бы любить свою страну так. Но я уверена, что в одном — главном — он прав. «Пора валить» — не самый лучший задел на будущее, это — лозунг для лузеров.

— Нужен красный флаг, — Тим гладит рукой салфетку. — Неважно, называется это коммунизм или нет.